что здесь скажешь, если в выходные около двадцати пяти часов уходят на танцы, организм уходит нахуй, вместе с унынием, поезд к морю уходит. я остаюсь. высылаю всем добрым людям скорость в пульс. предобеденная погода шею поджигает и ступни, а я лишь мечтаю разделиться натрое здесь, на пятом этаже, чтоб успеть втрое больше и не выронить ни секунды, ни единого ритма не пропустить чтоб. но если лично разделиться не выходит, действительность вполне способна, на две части несоизмеримых - тут и везде. и когда тут упорно старается проникнуть в везде, то для пошлого везде в моё пространство тут вход закрыт. зачем я это делаю - не ясно. так и шепчу на входе, охрипшая, зачем. теряюсь и нахожусь, и нахожусь здесь, вектор не одинок, именно в этом наша с ним проблема. я утомлена и в раздражении - худшее состояние из возможных. и только когда путь от страха к ужасу пройден, разница между ними становится явной: если страх есть реакция на объект, то ужас лишён какой бы то ни было предметности, и истоки его - обыкновенное бытие, и способ преодоления - выход за грани стандартного пространства. а если пространством тут я не располагаю в полной мере и не буду, о чем может быть речь

С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, МОЙ СЛАДЕНЬКИЙ ДНЕВНИЧОК :333suka

---

я человек пытливый, активный, как можно пройти мимо, не заглянув, как не отведать бесплатного печенья - и черствого, и первой свежести, и мятных пряников, и постных бубликов - я раскладываю ассортимент целой кондитерской по карманам и сетую на обилие крошек в одежде утром следующего дня.
у половины моих мужчин было ужасное зрение, вторая половина имела кошмарный вкус, ума не приложу, как это так. гардеробный вопрос не поднимается уже месяц как. я ныряю в грязные обноски, будто в алкогольный туман по выходным, а позже - и в сам алкогольный туман ныряю, мне нравится дефилировать в таком виде, мне не нравятся взгляды людей с плохим зрением и вкусом, я и печенье-то не люблю. но они утопают за мной, а я только сама по себе гибну

---

как на счёт капельки равновесия? иначе я взволнован и спонтанно атакован. с каждым вечером резервы истощаются, на всякий обед видения подают горький суп. сегодня моя хмели-сунели состоит из палёных шмоток, палёных людей и палёных судеб, над которыми я имею власть. тема эрзац-бытия раскрыта полностью, и именно тебе, маленький сукин сын, я с радостью помогу отличить китайские найки от оригинальных. а мне бы кто помог отряхнуться от капелек после бани моей недавней кисельной, да и лагерь мой военный желторотый разогнал бы кто. потому что придворный маг - плохой военачальник. а я и колдую ведь на троечку

---

как удивительна подобная синхронность, моё существование предусматривает особую модель поведения, несмотря на массу различий: где начинаюсь я, заканчивается чужая индивидуальность, редкое исключение, если наоборот. во рту металлический вкус, запах металлический, еда раскрашена, гречка железная, хлебушек со стальной корочкой, и тяжелотяжелотяжело быть в себе, собой, с собой, совестно
моему подсознанию теперь и позже не рады в двух локациях, в двух морях рыбы велики, и две национальные сборные по агрессивной дельфинотерапии разобраны, спонтанность = признак глупости, огромные черные касатки резвятся в своих обеденных виражах, посторонний мальчик съеден, включаю крушение, заключаю сделку, голос меняю на возможность ходить по дну с трезубцем. второй неповинный мальчик гибнет смазано, касатки впредь глотают не жуя, не оставляя материалов для похорон, на которых я, белая, немая, нежеланная, возлагаю цветок, один там, другой сям, с третьим сама тону, продолжаю брести по дну и вести свой учёт утопленников. тяга к планированию = признак глупости. я - признак признака, об-сто-я-тель-но
по-сучьи жить - острее чувствовать. как радость, так и дискомфорт. и процесс понимания многих вещей сложней принять, когда вот я, и вот действия мои, и вот последствия, фактические и эмпирические. в одной помойке. в другой помойке - вы и ваши зрачковые выстрелы, с упреками, с вожделением, с бог весть чем ещё

---

обычная усталость, когда из барашка-открывашки превращаешься в человека, которому не хватает сил открыть собственный энергетик. не хватает сил понять, почему люди величайшей, как казалось, глубины оказываются вскоре площе общажной столешницы, в своих размышлениях, в стиле выражения этих размышлений, предсказуемо, но не менее досадно. теперь мне понравились бы люди из тех, кто начинает петь посреди разговора, когда разговорами я чаще сыта, чем пьяна. с каждой тетради, с каждого листка на меня глядит серый глаз, мол, на что ты способна, дорогуша, сейчас, когда достаточный словарный запас и набор необходимых инструментов для объективного выражения мысли не гарантируют понимания
и в гарантиях исчезает надобность
и уныние уступает место порядку выходных дней, сливочных. за вечер триггерит, наверное, третий раз, алан по, попсовый, пальцами в глаза, попсово. тление и моральное, и физическое сменяется крепатурами. или остаётся, но тогда и пассатижи ослабляют хватку на моих нейрончиках. люди убавляют насыщенность в гардеробах с приходом весны, а мне остается лишь выяснить, монохромные ли фантазии губят мою голову на протяжении двух десятков лет или те - цветные, волшебные. в какой именно выдуманной реальности опасность скрылась и дождалась?

---

вдох. смешно смешно, видеть свое состояние изнутри и снаружи, смеяться над собою, когда ты беспомощен, но единственное, чего не можешь постичь, и к чему подсознательно стремишься каждой клеткой - уязвимость. здесь болит? нет. а если так? нет, доктор
чуть позже я пойму, как это работает, чуть позже я снова предпочту не иметь и не терять, не усердствовать и не испытывать разочарований, когда процессы общие и отдельные равносильны и сильны; даже если сейчас мне пришло время умирать, когда-нибудь наступит черёд жить и буйствовать, через полчаса или месяц-два; даже если сейчас я не в состоянии нести ответственность за собственный грядущий вдох, за мысль, за беззвучное помоги. я знаю:
сколь большее количество критических ситуаций я одолеваю собственными силами, настолько глубже и темнее становится пропасть за поворотом. помню
в этой жизни я только однажды подвергалась спасению, каким горьким и фееричным оно казалось! и каким мучительным является теперь осознание подобной возможности. поддаюсь и сопротивляюсь, сопротивляюсь и поддаюсь, так ловко балансировать кто бы еще смог?
пускай только снежные вьюги приносят больше того самого холода, морозов, чтоб тушить. пожары, извержения, на царапины дуть чтоб. и тогда бы я справилась. выдох

---

обычная усталость. когда пытаешься воспроизвести и искусственно воссоздать ощущение абсолютной безмятежности, хотя бы на секунду - тщетно, из жалких остатков утех ничего не клеится, а наш максимализм: если вверх до упора нельзя - то вниз. в этом я - сильнейший враг себе, приговор и вынесу, и в исполнение приведу, и похоронить смогу - всё сама. ко всему прочему, в каждом из аспектов и в целом - плохи мои дела. плохи дела и состояние для нововведений сдается мне неподходящим, странным, рискованным. и как знать, рискну ли

---

сесть и посчитать вечера, проведенные во власти чистого сознания, за месяц, предположим, на пальцах одной руки, предположим. сегодня со мной венлаксор и ситуация близка к критической, предположим, белый ковер субтитров рвет сам себя на цветные нитки, когда я управляю своей ходьбой с помощью джойстика и криминальных преступлений, базар, изобилие, трасса, недостаток. снятся, предположим, они врываются в сновидения нагло, пошло, порошок повсюду. они врываются и не могут выбраться обратно, как и вы, собраны и заключены. я разобрана и выключена

---

познавая мир через систему контрастов и крайних точек рискуешь столкнуться с неприятием и раздражением по отношению к каждой из сторон. когда ты нейтрален, зачем и почему, ласкать свою золотую середину так нежно, как комплимент от бармена желудок ласкает. в воздухе аромат шишек и стеклянных шишек, но сидишь трезвым, и музыка веет волшебством, а позже нетрезвым будешь сидеть, и музыка повеет волшебством. а позже и музыка перестанет, и волны убегут, оставят только злой град после себя и быстрые шажки в не туда. школьницы закончили неделю и развлекаются, я не закончила и неделю продолжаю, как могу. мы встречаемся в третий раз, одинаково случайно, я под стимуляторами, она под эйфоретиками, толкуем друг о друге и дальше, и глубже, и глупей

---

крайняя точка отчаяния никак не связана с созерцанием стен. с осознанием собственных наркотических зависимостей не связана. но здесь, в пробном задании, всё кипит и закипает, здравствуй, Жибер, весна моя милая
здравствуй жибер весна моя милая и апрель семнадцатого года жизни, как близко, и я ли это, когда говорю я знаю способ, когда впервые пишу береги себя, а спустя три года кому достаются эти реплики, эти деньки, кто их ловит в пакетики полиэтиленовые, полиневритные, если я срываюсь, рву, и вавилон рвется, а мне лишь угадывать переводы слов с праиндоевропейского, угадывать препараты, угадывать вес каждого объекта и явления, того или иного, на глаз, на слух, однородная масса, раскрашивать, уносить раскраски из аптек, ноги из супермаркетов, тем временем
они в всегда ошибаются в мою пользу они всегда ошибаются только в мою пользу
супермаркеты, продовольственные магазины, транспорт, табачные киоски, зеркала, работодатели, люди, грязная игра, ваша игра грязна, гляньте, господи, графиня горе-графоман говорит 'глотай горький грамм и гибни
и я бы погибла, но момент упущен. каждый окончательно исчерпал свою магию, как моё доверие, нищее, дешевое - теперь дефицит. когда я сплю, а после этого сплю, и только там блаженство, и каждая ложь чиста, и вероломство выглядит искренним, как состав на банке моей бодяги, как спокойствие, как порядок вещей привычный
я пишу серым на сером без малого шесть лет. каждая буква отвечает вам взаимностью в любом порыве чувств. но голова не в состоянии зафиксировать даже минимальное количество имен и фактов. не верь, что каникулы будут веселыми. всё кончено, Мария, чао

---

через бумажки и ящички жизнь ведёт меня, как сюжет ведёт писателя всякий раз. охота снова играть во фрапальность, охота снова на охоту, собирать мидии, разбивать и скользкую мякоть на крючки, и козу за уши дергать, и белок за бока хватать, как в детские годы.
с тех времён и до сегодня не могу понять, как раскрывается рецепция моей личности в сновидениях: ассимилирует ли с собственным ночным миром или ему противостоит. получает ли доступ в конце концов.
что делать, если влез в сферу чужих табу, с удовольствием влез, с улыбками. и пусть убеждения глупы и чужды, их большинство, а большинство превосходствует.
что для меня поверхностное неодобрение социума. и когда догмы прогнутся под тяжестью времени, в каком положении я окажусь. за моей спиной могут быть и разговоры черничные, и пропасти, и лакейный отряд - фарс чистой воды. пока живой человек не встанет там, за плечом, с колюще-режущим или без, о чем мне волноваться
и как бы ты ни был открыт прекрасному, в конце все тайны, все паузы в диалогах, бракованные результаты - большой багаж пустот и драгоценностей уйдёт с тобой. багажа не избежать.
цирк моего бытия - тоже особенный. лицо малышки из зрительного зала - моя наружность. внутри - устало курит в служебных помещениях старая эквилибристка, которой при рождении от высших сил достался дар не падать. она глядит на интерьеры и никогда не ходит по канату, не летает в небе, под куполом не вертится, никогда не падает, зритель рад.
и я хотела бы стать проще вместо легче, насыщенней вместо светлей, прописать себе какой угодно финал вместо открытого. закрываю, как умею - жестоко, тихо, необходимо.
когда мои знаки конденсируют, сворачивают в себя информацию, выраженную в общем режиме целыми текстами, и становятся ключевыми, бьют ключом. тогда и я есть ключевое слово, и мой образ - ключевой в каждом близком сознании. ошибка
ошибка все-таки есть
вот она

---

день. у неё сгорает квартира, сгорает кот, но мне нравится, что душа не сгорает, а плавится
день. не различать выход и депрессию - великий дар или скудоумию дань, в любом случае, отрезвляет
мои мысли, от начала и до полудня, только о весне и шаурме, все бумаги разобраны, вещи, вещи, режим распокъсан, но чужие лица вокруг себя сгущают темень, когда моё светится, как было завещано, как было засчитано
день. засчитано и вычтено, я сижу на черном кованом троне, холодном, песок скрипит теперь не во рту, но в обуви
день. разговоры разгораются, потухают, гаснут, ноль, каждый как-нибудь одержим, красиво или нет. холодные ветра хватают грудную клетку снаружи и изнутри. групповая коммуникация - ещё более занятная вещь: роль для каждого четко определена, даже моя оказионная и пустая, казалось бы
день. позы из учебников по парному сну непривычны, но усыпляют. отсутствие планов на ночь пугает, но не без интриги. через минуту я даю показания менту, через пять - уплетаю долгожданную порцию вареников жмеринских, как тут не взгрустнуть, как не уснуть, я бы поехала до москвы, только чтобы продолжить эту дрему. полнейшая нелепость, но ошибки нет (иногда говорю я себе для успокоения)

---

когда зеленью пропитывается воздух и питается. котики включают крик или в переходах метро распускаются серебром.
три часа, и аромат моей одежды можно на хлебушек намазывать. моментально картина становится монохромной, монолитной, солнце лепит на предметы кокосовым маслом, глаза принимают удар из едких дымов, защищая остальную голову, и терпят поражение
пески освещают небо, серым на сером, и скрипят на зубах. водная гладь отражает сама себя, и на себе замыкается, как каждый мой приём
яблоки раздора падают из рук, сочные, раскалываются о землю, соком её поливая. мне только глядеть и глядеть, видеть, как небрежны друг с другом люди, как грубы или неуклюжи
яблоки раздора падают из рук в мою же голову, и быть беде, и песни из древних дней бьют по точечкам, по забытым привычкам, и по жизненным кочкам везут. колесница катится быстро, а я не пойму, в ней ли я, впереди ли бегу, убегаю, или за нею, как в детском кошмаре #2. где и вырваться, и не сорваться - одинаково тяжело

---

иногда можно попытаться остановиться, но как реки не перестают течь, так и я не перестаю. у звуков ток нехитрый, стук да стук, сложней гораздо все вещи, попадающие ненароком внутрь и по нутру волнами бегущие, туда-сюда и без сюда, и наружу, что самое обидное. вчера тут снаружи метель и цветет тюльпанами кожа, я каждый час времени нежно сворачиваю, глотаю, запиваю, жменю дрожжей сверху брошу в пищевод и не поможет, и по тропинкам дрожу, туда-сюда и без туда. не досадно, не холодно, не страшно
утром гораздо теплей и страшней: электрички ходят с долгим интервалом, приторные запахи насилуют рецепторы, улицы жмут и каждая любезность угнетает хуже угрызений совести
вечер - тоже угнетает. излишеством мягкости далеко и призрачными упреками ещё дальше, и призрачными упреками еще ближе, господа-судьи, время учиться у юности, время взгляд отводить, почему бы вам не

---

каждый вечер за чашкой чая мы, я и эрзац-я, делимся впечатлениями и решаем, кому идти в завтрашний день. первый победивший берет на себя все суточные обязанности и радости, второй победивший получает сновидения и какие бы то ни было результаты. сегодня именно она маневрирует, именно она терпит и блаженствует, рискует, рисует, переходит границы нашего общего рассудка, выбирается за рамки стереотипов, и эти телодвижения сулят опасность и пророчествуют
с другой стороны для суррогатной меня недоступны ни метаморфозы, ни, тем более, катарсис, только абсолютная внешняя динамика при внутренней статике. она имеет в арсенале некоторое количество родственных языков и ни одной родственной души, этот бог-из-машины ходит в любимый край (конец), повторяется, ведёт здоровый образ смерти, и в этих начинаниях она мне и сестра, и тавтология, и антагонист, и искуситель. под нашим покровительством - все двери, в нашу честь называют январь и в жертву приносят вино
я не бываю одна

---

встаёшь на любую из ног и не можешь толком выяснить, это ты такой разбитый в целом или чересчур разбитной был вчера. ты ли договорился с миром о ненападении или просто мир игнорирует тебя. укомплектуешь микрочипы в ушных раковинах и продолжишь простые движения в попытке расправить минимальный набор нервов, снять их с катушки под вечным напряжением. когда на краю нити окажутся какие-либо катастрофы или любая другая дичь, куда ты сможешь деться, чем поможешь себе, очевидно, найдешь выход. и от скуки, и от гиперрефлексии удерёшь в куда-нибудь, исказишь, проказишься, замажешь и дальше мотать-сматывать каждый день, как откровения в конверт складывать вечерами. марку с кошкой в правый верхний, отвечающий за мечты и визуальное конструирование, опечатано, внутримышечно доставлено

---

амплитуда моей жизни, как на этих качелях, вкус моей жизни, как на этом полу - краеугольный. я засыпаю с ней, я проснусь с ней, она проснётся без меня, в этой советской бетономешалке я действительно могла бы перестать, ярко и безболезненно, но движение продолжается вниз или вглубь, против моего желания, белое обнимает, а в белом я

---

для многих мест моё наличие не имеет значения, но требуется. и я пригвождаюсь
и я вспоминаю свою первую работу здесь, в которой мешочек с камушками и моя головная геология: каждый раз погружать руку и щупать. получить ненароком малахитовую меланхолию сегодня, лунный флаг вчера. и терять детали с тела, методично терять детали, упускать. кадр - туманная погибель, кадр - никогда не нуждаться в доверии. когда люди расходятся и остаёшься один на один с оттенками эмоций, которые считались постыдными. насмешка над смертью, над жизнью насмешка и зависимостью
для многих мест моё присутствие не требуется, но имеет значение. туманная погибель питается звоном, тапками да моими мантрами. различия в восприятии питаются моралью и прочими априорными. я роллтон ем и недоумеваю. выдавать ли теперь действительность за желаемое, как обычно, или наоборот, как нормальные люди
на ошибку право всегда есть, ради бога, но тарифы каждый раз повышаются, курс растет и мир расширяется, и мировосприятие, а я остаюсь маленькая

---

оно наконец со мной и во мне. я буду
ключевая способность вернулась и торжествует, и режет голову, сердце, тело, и складывает куски меня в форме торта. доедать его и проваливаться, все, что мне осталось, утренние мандарины в ладонях, вместо некоторого количества суток, где было недостаточно только минут и воды, минут и воды, со всеми вытекающими
реальность способна возвыситься над ожиданиями так сильно. кто бы мог подумать,
что эксперимент, в котором первое доскональное открывание меня балансировало искусно на грани между растерянностью и решительностью, окажется настолько чистым
что этот выходной либо входной гипердень, даже измазанный изменёнными состояниями, окажется настолько чистым
и теперь сильней, чем моя любовь к этому городу, только белая грусть и страх перед грядущими днями в дороге из него. в поезде и в священной благодарности мне пора смириться с кризисом, с необходимостью некоторых деформаций, и смириться без аптечной помощи. так железнодорожные наволочки часто подаются влажными изначально, а иногда помогают вырвать себя из райских садов обратно в быт. но эти сады были, и были непозволительной роскошью, не просто зоной комфорта, а точкой эйфорического кипения. с риском испариться. можно довольствоваться фактом, идеальный собеседник и спутник существовал и роль вещества неважна
когда вчера каждый звук и метр объединялся и плавился в близком и чужом красивом теле, в светлом уме, сегодня я могу лишь глядеть, как для маяка на туманных улицах вдалеке мигают зелёными крестами другие маяки, путеводные звёзды
обстоятельства могут стоять в стороне, но уйдут ли. я могу играть в продуктивность и целенаправленность, но моя ли это игра. мы увидим или увижу я

---

как бы здесь все исправить, в этой части моего существования, наладить бы, правильно выстроить, красиво, точно, результативно. пока я оплачиваю, вы не поверите, дни, полные веселья, продуктивными днями, это нечто невообразимое. и новый план очень прост, но не готов. как и заключение: можно ли себе позволить, или нельзя, или можно. хоть монетки бросай да маятник раскачивай, обычный порядок вещей спрятан похлеще, чем мои надежды на торможение, но клянусь, следственный эксперимент когда-нибудь осуществится, кисло-сладенький