в счастье, в трезвости
прохожие недоумевают и прячут взгляд, я обрываю представление и смущаюсь на антракт. земля готова выпекать, но я готова запечься, конъюнктура позволяет более чем. вверх
вниз по карте, в мой город, крестом, под кустом зарыт клад. серебро. пером в грудь, под ребро, в каждом переулочке
предсказания в супермаркетах не врут

---

мы там, или мы увязли, или мы устали, или это я
запутавшись между обречённым и безответным, открывать новые невозможности, через каждое новое отверстие заглядывать в прошлое, чужими руками, под чужими руками, в любимых руках и руках своих только. потому что если тепло, можно не видеть моря - море внутри, штормит и дремлет, ревёт и стонет. и кто знает о кровной связи, тот кивнёт. кто провожал мой тремор касанием - улыбнётся. жить и не принадлежать себе, жить и благоденствия ждать - дождаться, выжить
люшер, прости ради бога, моя опора мною же погнута, моя агрессия - грязное отчуждение, моя зависимость устоит перед любым разочарованием. самое страшное и прекрасное это то, что ничего не держу

---

рискнуть на тоску, стать энергией, которая не обязана играть в действие-бездействие. видела нынче во сне: знания вскрываются, будто гнойники. воздушные замки ближе грядущего рассвета. быт не со мной, быт без меня - продолжаю быть
придерживаться намеченного курса
падает

---

первый вопль после заката, последний выдох перед восходом, и в каждых сутках собственное средневековье: белые бумеранги рассекают небо низко, целятся в верхний позвонок и ждут, когда же лето окончательно станет тёплым, тёмным. жар, выжигает, но пустота не горит, не дымится - взрывается, пахнет бенгальскими огнями и огородом
пятый час, ночь сменяется штормом, поток мышления сменяется штурмом. имею всё и каждое: конфеты, котлы и крематорий для мечты. теперь в жесточайших схватках с воображением раз за разом проигрывать бы, и злые пародии на утопию, гляди, повзрослеют до кошмара-эпопеи. но храмы разломаны, уборщицы убраны, и тебе не одиноко - ты одинокий
конец всякой плоти пришёл
улыбки тянутся и натягиваются, приходит ли решение? над всякой головой топором висит дефект мировоззрения, и времени не становится, когда прошлое слева и будущее - с другой стороны - беспощадно сжимают сознание до размера рекламного ролика. и если мышление - главная моя страсть, я поднимаю носом вопросы и проблемы, но всё, что могу сделать, это лишь перебросить их через голову. здесь у меня нет конкуренции, в целой жизни не имею я конкуренции, только хватаюсь за тучки - пальцы мокнут и подбородок. одной весной длиною в такт. чужая девятая симфония
каждый звук похож на пощёчину. о том, как отвечая на вопросы я теряю ответственность. и как в каждых сутках ночь - лихорадочное зелье, пропасть адинамическая, и рука не спит, и нога не спит. о том как. в каждых сутках - свой ад, от хронотопа абстрактен
путь длинный и трудный. остаётся в набат бить да грабить: чужие адреса для писем, номера телефонные для молчания, смысл для каждой минуты - выдирать
нытьё льётся изнутри внутрь, густеет между желудком и сердцем - это я квит со своими недугами
причины и последствия согласованы, мальчишки бросают камешки, десятки дам целуют собственные плечи, лето становится тёплым

---

сегодня и всегда, я Не борец с большой буквы н
а теперь дай мне свои руки. узы крепче, чем казались изначально. как эта запись на пятьдесят минут старше: флейта похоронная. я хочу рубить с плеча, но только собственную голову рублю сильней
когда-нибудь все узнают, как это на вкус, как это на цвет, свет, ощупь. а теперь дай мне свои руки

---

плавно движется за спиной ____ южный бриз ____ стеклянный механизм
осторожней
почти поняли ____ нашу воздушную голову ____ книжные полочки
осторожней
каждому только правильный путь ____ из грёз да соли ____ и окунуться
полноводный поролон ____ и мост широк
осторожней
моя лорелей ____ — ____ кромешный огонёк
из бесполезных видений ____ и потерянных возможностей

---

нет времени - нет дистанции, нет пространства - времени нет,
когда из пункта А, очень давно, до большого, до гигантского взрыва, никто не выехал в пункт Б. только из-за красивых снов, где лучшее море, лучшие горы и железные дороги - всё только моё и серебристое. но память больше не принадлежит мне, не искажает, не теряет - просто не
тропики прячут своё милосердие неизвестно где; возле больницы, казалось, кашляет туберкулёзник, но это птичье пение
время есть, его катастрофически мало и невыносимо много. дистанция есть
тоже

---

вот мои упражнения: начать и закончить, начать и до конца закончить, до конца начать - до конца закончить.
реминисценция, абзац, шаббат, принять и отречься. дело было поутру
отречься от всех дел, от всех тел, от своего, в первую очередь. пахло клубниками, солнце пряталось в ветра, сердце не дрожало, сердце обнимало динамик и здоровалось. привет, я пылаю страстью, но не с собой
субстантивирую и неподвижно сижу, начинаю согреваться и глазами блестеть на предметы, предметы быта, предметы и объекты текста. эти буквы широки, но их недостаточно, меня в них недостаточно, мало миловидных мальчиков, молизм да помолись
никто не способен, кроме меня

---

очевидно, мы возвращаем меня в норму, в очаровательную грязную норму, которую я люблю, как люблю многое. как многие люди хороши, как определенные из них прекрасны, в вибрациях или без. когда вибрация есть цикл, а цикл - во всём, и всё в цикле. его я люблю больше всего. и тебя, конфидент, конечно

---

пять недель спустя - это не срыв, я сознательно принимаю верное решение и сетую, что не раньше. через час всё еще мерещится, будто справлюсь. предложения наконец предлагаются и складываются в текст, текст мне нужен утром. авиарежим заходит на вираж, оставляю только три зеленых пятна: мать, поставщик и друг-мой-милый - каждому мерещится, будто справлюсь
оправдывать чужие ожидания - моё хобби

---

кроме совести, боль как послевкусие близости - не больше, больше не
дым, который я выдыхаю, виснет неподвижно в вечернем воздухе. в этом дыму, помимо всего прочего, висну я. и ничего не могу понять, что это мне делать, как это мне думать словами и названиями, а не пиздецом на пиздеце в пиздеце. период, когда спишь раз в неделю, давно окончен, и теперь тихий час случается шесть раз на дню, и был бы чаще, будь сутки длинней, а больше ничего не случается. главный жизненный выбор - пешком на перекур или прокатиться на лифте, вниз-вверх, моя кинетика - вниз, конечно, а дна нет, и нет опоры, чтоб встать и воткнуть флаг

---

беда наступает, когда неспособен злиться на восстановившуюся связь. беда наступает, когда непорочные соседки начинают различать твоё поведение под каждым из препаратов, беда наступает больно, как если я в метро - на детские ноги, чистою весной, просто потому что ничего нет, и есть ничто, и даже есть нечего.
пусть же всё наладится, пусть обойдется, разойдется, пройдет, выйдет

---

моё бытие терпит поражение в каждом из аспектов. я хочу помощь, я молю о помощи
тихонечко
легче становится только во время ходьбы, здравствуйте, мы вернулись в апрель, но без мы, без спасительной надписи выход. один раз отрежь и седьмой раз отрежь, я бегу от тайфунов с ласковыми именами, я знаю, я чувствую, и бессильна, как никогда ранее (но тихонечко
потому что тише стоишь - дальше гибнешь. серебро, саранча, судороги
круг общения ограничен (окружность
весна испортила этот город, я никогда не смогу полюбить его снова, я полюбить снова не должна, я умоляю, я бегу быстро, но тайфуны всегда быстрей

---

иди сюда
когда оно начинается, русалки бетонные поют и дельфины, слышу, зовут друг друга по именам, под ногами, между пальцами - туман, в ресницах туман, железный журавль - работник в ночную смену, латунные платаны звенят листвой на вдохе и выдохе, а руки я держу так, будто обнимаю ими других людей. русалки подпевают цыганскому табору, из колоды выбегает шут и пускается в пляс. политика морского тепла гаснет в лучах неоновой прохлады. иди сюда
шаги темны, местопребывание пахнет бесконечностью, чужая ладонь накрывает сферу восприятия и концентрирует. уют, безопасность, уверенность. пирс располагает своё скользкое тело на нашем пути. по пирсу идешь вечность, и на его краю провел бы две вечности, гладил бы этот деготь глазами, накрывал бы своей ладонью чужую сферу восприятия. луна завязала узлы, иди сюда, давай руку
трон сменился на теплый и влажный, из дерева, мой
иди сюда, начинается охота
проиграна, жаль, скоро и мир жалок, прочь

---

каждый раз вырываешь из себя людей, как собственной плоти куски. сверху прощание - пластырь, под цвет неба, и хочется расстроиться, но кричишь не прикасайтесь ко мне и бежишь, и едешь в беду, от беды, от беды к беде, к губительной восхитительной красоте.
простись, отпустись
эти мосты будут сниться в самых роскошных снах, эти мостовые - лучшее, что случалось с тобой. в отделении полиции
пьяная дама без штанов греется у батареи
офицер улыбается тебе, мне
у полицейских умные лица,
у меня - нет. дура забыла музыку. дура забыла курить, дура забыла бы, как дышать, но воздух пьянит. простись, отпустись, эта короткая ночь - не худшее, что случалось с тобой, будь встречен каплями, провожайся ими, беги, едь
люби, пожалуйста, едь, беги, объятия, рельеф темных стен, ощупью, ночью, каждому колесу по кочке,
теперь ты дома, раз - человек добр, два - человек добр, три - улыбаешься, едешь, бежишь, кого любить. ощупью, ночью, сменять серебро серебром, разменивать, защищаться, прощаться, пускать себя. дура топчет восемь отборных городов за пару недель, дура вспомнила лучшую музыку, дура не спит, дура варьирует. отдохни, не едь, не беги
нет или
влтава висла разноцветное коромысло
провожается каплями
плоть вырывай сухо. оглянись, параноид один, параноид сам. проверь его. проверь валюту, ключи, едь, беги. площади и дни мигают
светофоры - желтым, кот - глазом, господь - темными окнами в темных стенах
взгляни, как ты счастлива, когда хороша. как хороша, когда счастлива. взгляни: тебя, как твой чемодан, заносит на виражах. заносит без забот
будто в славной Башкирии, где нет слова назад, только поворот и вперед
и, господи, не влететь бы на повороте в боль и знать бы наверняка, что не треснет бокал, не дрогнет рука, что море мое не высохнет, не ульется. финал пути - дура старается сосчитать и припомнить восемь своих городов, как мужчин. дура держит в руках мир и смеется, и грустит, и молится
план готов, плана два: рубить изоляцию, из строя в другой строй.
держать, бежать, ехать, перестать смочь, выписать до конца бы, люди - не напомнить, только бемоль и с богом
консервирую момент, но сама порчусь, без сомнений, порчу, с удовольствием
сомнительным ли
бежать ся
держ
мать утро
ближе на 1
ноль милиметров
старт. мой фальшивий

---

я действительно не в силах принять такие разительные отличия в мировосприятии, в восприятии меня как микромира. мы можем наблюдать, как отключаются мои глаза, когда включаются чужие головы, которые разбирают меня на составляющие, будь то речь, лицо, тело, где каждый позвонок получает оценку, а я, по старой традиции, получаю всё, что хочу. лиловые стены забирают в себя мои тени, не успеваю, как быстро бы ни бежала, как ни тянула бы каждое мгновение, ограничение по шенгену прикладывает острые циферки к моему лбу. я кричу себе 'планируй, детка, и с вершин к земле планируй', но в планах является только добрая рука на горле и спасительное отсутствие связи - с сетями, с реальностью осточертевшей. и здесь, на другой стороне, я впервые получаю дом, на неделю объединяю личное пространство и свободу действий. и если не игнорировать ночной сон в этой крахмальной постели (а я игнорирую, с каждым разом всё радостней), отдых выходит достойным, мертвецким. режим города хватает меня за коленки, заставляет работать с восьми и до раннего вечера, когда улицы умирают и редкий прохожий спешит на ужин - раньше в такое время мой день только достигал кульминации, но теперь и кульминация наступает иначе. под пальцами влага и мякоть, под пальцами выражение моего лица, и мне неохота бояться вспоминать о возможности подобных ощущений, я хочу бояться позабыть их. каждое мгновение безмятежности так или иначе будет оплачено

---

в любой дороге есть моя белая полоса, есть моё право и лево, и если считать огоньки - можно вечность напророчить или бездорожье, вспышка раз, горизонт бросает в лицо пригоршню диодов и обещает скорый город, но вместо города всегда только свежая трасса.
вспышка два, так вышло, что каждый новый волшебный город я открываю в одиночестве
далее зачеркнуто
город бесподобен, архитектура великолепна, и под дождём, который меня приветствует, улицы смотрятся ещё органичней и миловидней. я пытаюсь воспроизвести ту или иную фразу, но теряюсь и пока не нахожусь.
далее зачеркнуто
разбей мои видения и вытекай из них/
первый день в моравском царстве взрывается. жгу каннабис. случайным образом вспоминаю себя и хватаю. хватаю (кроме новых экстерьеров и интерьеров) исключительно старые объекты и явления, прекрасные - звуки, окончания, запах болгарской весны и севастопольского рассвета, запах полевых цветов, мною же нарисованных, по живому. по самому живому из этих мужчин, в открытом пространстве, где мы, я и машина-москвич, меняемся местами, где я изымаю себя из чужих слов, чтоб сложиться в громкое яркое мне
и это тот случай, когда всё представляется приятней и лучше, только парный сон неуютен, не целебен. но сон - одно из чужих слов, из тех, зимних, поэтому в ночные разборки я не верю и не впадаю без причины.
второй день взрывается (как третий) в своих советах люди, когда пьяны, демонстрируют самые отчаянные страхи. танцуют вокруг заветной пропасти, справляются с массой табу, но не с собой
готово

---

я сбрасываю - оно бросается на меня обратно. я следы путаю, трамвай - отнимается нога. вагон - отнимается сознание, постель - судорога крутит интрижки, очень постепенно исчезаю из страны, уют маячит, не офертую, не благоденствую. мне снова семь и я в цирке, собаки уныло крутят педали, но огоньки мигают. мне снова восемнадцать, и морские ветерки дышат в извилины, лезут греться за пазуху. сегодня и ошибиться не побоялась бы, и предсказаться. не жаль

---

уютно тепло темно, мне в одном из любимых мест. оно внезапно оказывается праздничным, и день космонавтики похож на ночь космонавтики из моих снов, эпатажных, герметичных, аграмматичных. и только грани, после них - изгибы, финал - преломление оптическое, деформирует и уходит. каждый цвет - мой, каждый пациент - немой, Юра, каждый ребёнок нарисовал чёрную спираль и повесил на чёрную стену, погляди. милосердие действительно способно превратить даже самую пустую субстанцию в роскошную. как и мне разное может прийтись по душе, только не профанация, которая так часто случается вокруг, только не цирк, не буффонада эта вечная бесконечная. настолько вечная, что я не в ней, и несколько дней - я далеко, а не около

---

вес с каждой минутой теряет силу - ничто не падает, ничто не поднимается. видел бы кто выражение моего тела в этой преисподней. я, возможно, никогда не избавлюсь от ощущения, будто все события развиваются единственной верной дорогой. всякая дорога превращается в магистраль. всякая я вращается. целыми днями вижу лица, на которые не смотрю. писать лень, бояться слишком поздно, кончина справлена, а концу не бывать