sleepless elite
Вокруг был безветренный летний вечер, сквозь листву деревьев просвечивали лиловые закатные облака.
Вдали тихо шумело море, со всех сторон долетал треск цикад.
Разорвав старую кожу, Сережа вылез из нее, поглядел вверх и увидел на дереве,
которое росло у него над головой, ветку, с которой он свалился на землю.
Сережа понял, что это и есть тот самый вечер, когда он начал свое длинное подземное путешествие,
потому что никакого другого вечера просто не бывает, и еще он понял, о чем трещат – точнее, плачут – цикады.
И он тоже затрещал своими широкими горловыми пластинами о том, что жизнь прошла зря,
и о том, что она вообще не может пройти не зря, и о том, что плакать по всем этим поводам совершенно бессмысленно.
/Жизнь насекомых.
Вдали тихо шумело море, со всех сторон долетал треск цикад.
Разорвав старую кожу, Сережа вылез из нее, поглядел вверх и увидел на дереве,
которое росло у него над головой, ветку, с которой он свалился на землю.
Сережа понял, что это и есть тот самый вечер, когда он начал свое длинное подземное путешествие,
потому что никакого другого вечера просто не бывает, и еще он понял, о чем трещат – точнее, плачут – цикады.
И он тоже затрещал своими широкими горловыми пластинами о том, что жизнь прошла зря,
и о том, что она вообще не может пройти не зря, и о том, что плакать по всем этим поводам совершенно бессмысленно.
/Жизнь насекомых.
Насекомые прекрасны.
Настя считает жизнь человеческую умелой проекцией именно бытия насекомого. Социум - большим муравейником.
Возможности мозга шестиногих тварей не изучены до конца, но они велики. С другой стороны, именно автоматическая запрограммированная схема поведения насекомых привлекает меня больше всего. Насекомое никогда не ошибается, ты смотришь - оно сидит неподвижно, не шелохнется; дышит неслышно. Как стекозье оцепенение, как вукуф богомола. Но вот насекомое летит, бежит или переползает медленно - а ты не в состоянии уловить то мгновение, когда бездействие сменяется движением; человек невнимателен.
Намедни охотились на прусака, и кто бы мог подумать, что дюймовое хитиновое нечто, охочее до еды и самочек, вызовет подобный ажиотаж. Существо спрятало себя в петле дверцы пустой тумбочки, оно боялось шума, боялось ударов по панцирю. Когда окончательно отчаявшийся прусак выпрыгнул из тумбы на пол, я нашла себя убегающей и порядком испуганной.
Страх перед насекомыми вполне объясним, как страх перед всем чужим, неизведанным; большим или слишком мелким. Отвращения к насекомым мне не понять, пусть тут ломают голову психологи.
Но окончательно погружаясь в метафоричность, кто не ощущал себя жуком-навозником, мотыльком или обыкновенным кафкинским тараканом. иногда блохой, иногда пчелой, а порой дождевым червем.